Роботы утренней зари [ Сборник] - Айзек Азимов

— Боюсь, что не могу, друг Дэниел. Если бы я длительное время жил рядом с человеком, как жил рядом с доктором Фастольфом, а потом с мадам Глэдией, я мог бы постепенно раскрыть слои мозга один за другим, развязать замысловатый узел по одной нитке, и узнать многое, не повредив мозгу. Изучение мозга доктора Мандамуса за одну короткую встречу, даже за сотню таких встреч, почти ничего не дает. Эмоции читаются легко, а мысли — нет. Бел и же я поспешу, усилю процесс, я наверняка нанесу вред, а я этого не могу.

— Но ведь от этою может зависеть жизнь миллиардов на Земле и в Галактике.

— Может. Но это предположение, а вред человеку — это факт. Возможно, что только один доктор Мандамус знает природу кризиса и может разрешить его: ведь он мог бы использовать это знание для нажима на доктора Амадейро, если бы он был способен узнать это из другого источника.

— Да, это вполне возможно.

— В этом случае нет надобности знать природу кризиса. Если бы доктора Мандамуса удалось удержать от передачи этого доктору Амадейро или кому-либо другому, кризис не распространится.

— Кто-то другой может обнаружить то, что знает доктор Мандамус.

— Конечно. Но мы не знаем когда это будет. Очень вероятно, что у нас будет время узнать больше и лучше подготовиться играть полезную роль. Удержать доктора Мандамуса можно либо сильной порчей его мозга, либо прямым убийством. Способностью повредить его мозг обладаю только я, но я не могу этого сделать. А отнять у него жизнь не может никто из нас. Ты мог бы?

Дэниел прошептал после паузы:

— Ты знаешь, что нет.

— Даже, если от этого зависит будущее землян?

— Я не могу заставить себя повредить доктору Мандамусу.

— И я не могу. Итак, мы пришли к выводу, что кризис наступает, но природы его мы не знаем и рассчитать не можем.

Они молча посмотрели друг на друга. На их лицах ничего не отражалось, но вокруг них как бы сгустилась атмосфера отчаяния и безысходности.

Глэдия пыталась расслабиться после мучительной беседы с Мандамусом. Она затемнила окна в спальне, включила легкий теплый ветерок со слабым шепотом листвы и далекими трелями птиц, и добавила слабый звук прибоя. Но ничего не помогало. Ее мозг беспомощно повторял только что бывшее и то, что скоро наступит. Чего ради она так распустила язык с Мандамусом? Какое ему дело, или Амадейро, встречалась она с Илайджем на орбите или нет, и от кого — от Илайджа или от другого — имела сына? Ее вывело из равновесия требование Мандамуса сказать ему о его происхождении. В обществе, где никто не заботился о происхождении или родственных связях, кроме как по причинам медико-генетическим, такая навязчивость могла расстроить. И еще повторное — конечно, случайное, — упоминание об Илайдже. Глэдия решила, что это оправдает ее поведение. Она болезненно отреагировала, и разболталась, как ребенок, вот и все. А тут еще этот поселенец! Он не Землянин, он наверняка родился не на Земле, и, вполне возможно, никогда там не был. Его народ живет в чужом мире, о котором она никогда не слышала, и живет, наверное, уже не одно поколение. Он должен бы считаться с космонитом, как подумала сна. Космониты тоже были потомками землян много столетий назад, но это неважно. Правда, космониты долгоживущие, а поселенцы, кажется, нет, но так ли уж велика разница? Даже космонит может умереть раньше времени от какого-нибудь несчастного случая, а однажды она слышала о космоните, умершем естественной смертью, когда ему не было и шестидесяти. Почему уж не считать этого будущего визитера космонитом с необычным акцентом? Нет, не все так просто. Сам поселенец наверняка не считает себя космонитом. Важно не то, кем тебя считают, а кем ты сам себя чувствуешь. Так что надо думать о нем как о поселенце, а не как о космоните. Но ведь все люди — просто люди, как бы они себя ни называли — космонитами, поселенцами, аврорцами, землянами… Доказательство тому — что роботы не могут повредить ни одному из них. Дэниел также быстро кинется защищать самого последнего землянина, как и Председателя аврорского Совета, и это означает… Она начала было засыпать, но внезапная мысль прогнала сон.

— Почему у поселенца фамилия Бейли? Почему Бейли?

Может это обычное имя у поселенцев? В конце концов, именно Илайдж сделал все это возможным и стал их героем, как…

Она не могла припомнить аналогичного героя Авроры. Кто вел экспедицию, которая первой достигла Авроры? Кто наблюдал за переустройством дикой безжизненной планеты, какой тогда была Аврора? Глэдия не знала — потому ли, что родилась на Солярии или потому, что аврорцы не искали героев? В конце концов, первая экспедиция на Аврору состояла просто из землян. Только в более поздних поколениях, удлинив жизнь с помощью ухищрений биоинженерии. Эти земляне стали аврорцами, и зачем бы аврорцам создавать героев из своих презренных предшественников? Но поселенцы должны иметь своих героев-землян. Они, вероятно, не так изменились. Постепенно они тоже изменятся, и тогда Илайдж будет забыт, но до тех пор… Да, скорее всего так. Может, половина живущих там приняла фамилию Бейли? Бедный Илайдж! Все толпятся на его плечах и в его тени. Бедный Илайдж, милый Илайдж…

Она наконец уснула.

Сон был слишком тревожным, чтобы успокоить ее, привести в хорошее настроение. Она встала хмурая, сама не зная почему, посмотрела на себя в зеркало и была поражена своей немолодой внешностью. Дэниел, для которого Глэдия была человеком независимо от возраста, внешности и настроения, смазал:

— Мадам…

Глэдия, чуть вздрогнув, прервала его:

— Пришел поселенец?

Она взглянула на часы и сделала быстрый жест, по которому Дэниел сразу же включил в комнате нагрев. День был холодным, вечер ожидался еще холоднее.

— Он здесь, мадам.

— Куда ты его провел?

— В большую гостиную, мадам. С ним Жискар, а домашние роботы поблизости.

— Надеюсь, они имеют представление, что он желает есть за ленчем, и постараются выполнить его требования.

— Я уверен, мадам, что Жискар все устроит, как надо.

Глэдия тоже была в этом уверена.

— Полагаю, он тоже прошел карантин, прежде чем получил разрешение на высадку?

— Иначе не может быть, мадам.

— Все равно я надену перчатки и носовые фильтры.

Она вышла в ванную, рассеянно отметив, что вокруг нее были домашние роботы, и сделала знак, чтобы ей подали новые перчатки и фильтры. Каждый дом на Авроре имел свои разговорные языки, и каждый хозяин культивировал их, учась делать знаки быстро и незаметно. Робот следовал этим почти невидимым приказам хозяина, словно читал его мысли. Следовательно, другой человек, не хозяин этого дома, мог приказать роботу только тщательно составленной речью. Самое унизительное для хозяина — если домашний робот колеблется выполнить его приказ или, еще хуже, выполнит его неправильно. Это означает, что либо человек, либо робот спутали знаки. Глэдия знала, что ошибка всегда была со стороны человека, но практически этого никто не хотел признавать. Робота отправляли на ненужный анализ, либо на продажу. Глэдия была уверена, что никогда не попадет в такую ранящую самолюбие ситуацию, но если бы сейчас ей не подали перчатки и носовые фильтры, она…